Евгений Сулес


--//--


   Глава двенадцатая

Я помню первый поцелуй…

Я помню первый поцелуй. Первые губы, что раскрылись навстречу моим… (Как это можно забыть?!.) Вместе с ними открылся целый мир, сладостный и тревожный, светлый и тёмный, яркий и тоскливый… Страна измен и радостей. Волшебная страна, где останавливается время и оживают вещи, притаившиеся в самых потаённых уголках сердца.

Я отправился туда на долгие годы. Грёзы рождались и умирали. Иногда быстро, иногда медленно. Всполохи и марево зажигались и потухали. Иногда друг за другом, иногда одновременно. Волшебная страна качалась, как колыбель – или корабль посреди любовного моря?.. маятник на дне колодца с плещущимся отражением несуществующих звёзд?.. – от радости к боли, туда и обратно, вверх-вниз…

Всё смешалось, и всякий раз казалось чем-то новым. Это был танец на месте. Менялись декорации и действующие лица. А я продолжал стоять на дощатом, продуваемом со всех сторон полу старого, как мир, театра.

И в какой-то момент чары не выдержали. Цвета поблёкли, очарование исчезло. В страну пришла осень. Захотелось покинуть это душное и пыльное место. Белоснежное бельё оказалось грязным. Верёвка перетёрлась, и колыбель грохнулась со стоном и скрежетом, придавив жирного закулисного клопа. Совершенно голый я сошёл с надоевших подмостков под глумливое улюлюканье зрительного зала.

Я вышел на улицу и глотнул воздуха. И ещё раз глотнул. Как он был прекрасен и свеж! Ночь пахла лимоном и лавром (прости, Александр Сергеич, но она правда пахла лимоном и лавром!).

По тропинке шла немолодая женщина. Я опустился перед ней на колени. Мой язык давно стёр эти слова до дыр. Да и от самого языка мало что осталось. Но если бы я не сказал этих слов, не закричал, не зашептал…

Я возжаждал прощения, как жаждал любви. Прощение стало для меня любовью.

Я помню первый поцелуй. Первые губы, что раскрылись навстречу моим… (Как это можно забыть?!.) Вместе с ними открылся целый мир, сладостный и тревожный, светлый и тёмный, яркий и тоскливый… Страна измен и радостей. Волшебная страна, где останавливается время и оживают вещи, притаившиеся в самых потаённых уголках сердца.

Я отправился туда на долгие годы. Грёзы рождались и умирали. Иногда быстро, иногда медленно. Всполохи и марево зажигались и потухали. Иногда друг за другом, иногда одновременно. Волшебная страна качалась, как колыбель – или корабль посреди любовного моря?.. маятник на дне колодца с плещущимся отражением несуществующих звёзд?.. – от радости к боли, туда и обратно, вверх-вниз…

6 ноября 2007 года


***

Я отправился туда на долгие годы и не знаю, когда вернусь и вернусь ли вообще…

6 ноября 2007 года


***

Я трус. Не очень красиво мужчине признаваться в трусости, но правда есть правда, я трусоват. Причём правда трусоват, а не как тот лев, что думал, что трус, а на самом-то деле… Нет, я как раз на самом деле. Но что ж тут поделаешь, приходится с этим жить. Приходится бояться… Очень многого бояться. Такова моя доля. Может быть, когда-то давно я и мог воспитать в себе смелость, пойти по другой дороге, но, увы, теперь уже поздно что-либо менять. Я трус и с эти ничего не поделаешь. Трусом живу, трусом и уйду.

Однако не надо подходить ко мне слишком близко. Настоящий трус – это очень опасно.

6 ноября 2007 года


Печаль

Я помню, как впервые почувствовал печаль. Опустилась она одним вечером, будто саван, пала и окутала всё вокруг прозрачной, неясной и горькой пеленой.

Было мне лет одиннадцать, может, меньше, точно не помню… Был день моего рождения. Было много друзей, подарков и игр. Когда друзья ушли по домам, я остался в комнате один. Ещё раз рассмотрел подарки, поиграл в них…

И вот тут-то и опустилась печаль. Она была беспричинна и необъяснима. Она была ещё смутной и зарождающейся, как молодая луна. По сути это было только преддверие. Снежок в детских ладонях, которому суждено стать комом.

Много позже мне казалось, что я тогда почувствовал что-то вроде того, что подарки, друзья, игры, всё, что меня окружает, это, конечно, замечательно, но не совсем то или даже совсем не то. И никогда этого не будет хватать. И всегда будет не хватать чего-то очень важного, чего, может, и нет вовсе…

Но это было потом. А тогда это была чистая непостижимая печаль. И она была необратима. Я почувствовал, что эта печаль, эта безысходность, будет отходить, иногда надолго, будет временами казаться совсем не заметной, но она, как праздник, будет со мной всегда. И даже в самые счастливые минуты, я буду чувствовать её сухое и тёплое дыхание. Я понял каким-то шестым чувством, что это инициация, что именно сейчас я получаю печать печали, знак отмеченных (уж не знаю, Богом или дьяволом), что нечто грустное касается моего лба тёмным крылом своим, и я торжественно и глупо вступаю в сонм обречённых носить печаль в своём сердце до скончания века.

19 ноября 2007 года


Немного о моей матери

Я помню, как однажды сильно обидел мать. Мне было лет семь, я был жесток, как большинство детей, и слабо понимал, что именно делаю. Однако я на всю жизнь запомнил выражение её лица в ту минуту. Не понял, но запомнил.

Матери давно уже нет. Теперь я сам отец, и бывают минуты, когда я чувствую, что моё лицо становится похожим на то лицо матери. Такое ощущение, что черты начинают блекнуть и стираться. И чем больше наливается жизнью твой ребёнок, тем сильней исчезают черты.

Это не время тихой сапой убивает маму с папой. Это сами дети и убивают. Не ведая, конечно, что творят. Они и есть та шпана, что сотрёт нас с лица земли.

Ну и пусть. Не жалко! Это такая добровольная смерть и добровольное убийство. То есть жертвоприношение. Как бы высокопарно это не звучало.

Меня печалит другое. До самой смерти матери, я не догадывался об одной простой вещи. Моя мать была живой человек, она не всегда была матерью, и не была только матерью, у неё была какая-то своя жизнь, и внутренняя и внешняя, и до и после меня, свои мечты, сны, печали и радости, стремления, глупые и не очень, приземлённые и неосуществимо-космические… Всё это было. А я об этом даже не догадывался. Она была для меня только матерью, и я не успел повзрослеть и понять всё это, как она умерла.

Не знаю, легче ли ей там, где она сейчас, оттого, что теперь я это понял и прошу у неё прощения таким причудливым способом, как набирание слов на клавиатуре компьютера. Но, в конце концов, это единственное, что я могу сделать.

19 ноября 2007 года


Ярость

Из глубины моего сердца поднимается ярость. Она пожирает меня изнутри, и я не могу больше терпеть. Она наполняет меня и выходит из берегов. Стоит держаться от меня подальше, я могу испачкать вас кровью.

19 ноября 2007 года


Ливень

В детстве мы бегали на рыбалку. Полчаса – и на Москва-реке. Ловили мы бычков. Бычки были микроскопические. У нас даже шутка ходила: что поменьше выбрасываем, что побольше в спичечный коробок складываем.

Однажды мы попали под ливень. Ливень был сильнейший. С неба падали потоки воды, мы бежали домой с удочками в руках, вымокшие до нитки, не обращая никакого внимания на огромные лужи, прямо по ним бежали, потому что было уже всё равно… И нас было всего трое. Город вымер, его жителей будто смыло дождём.

Сейчас я многое бы отдал, чтобы ещё раз пережить тот ливень. Он кажется мне чем-то фантастическим, несбыточным и нездешним.

Но тогда ничего подобного нам в голову не приходило. Мы просто бежали под дождём.

8 декабря 2007 года


***

Разрушив Третий Рейх, воздвигнем Третий Храм…

15 января 2008 года


***

…я встретил парня по фамилии Тулес. Породистый еврей, гордящийся своим божественным происхождением, студент МАРХИ, хороший весёлый парень, неунывающий еврей Тулес с шестиконечной звездой на шее…

16 января 2008 года


***

До встречи там, где времени на разговоры

Окажется по сами помидоры…

20 января 2008 года


Возвращение

Притча о блудном сыне не для слабонервных. Ну, кто не хочет, промотать имение своё в дальней стороне с блудницами, а потом вернуться к отцу своему и быть принятым в радости и веселье?! Умереть и ожить, пропасть и найтись. Вот судьба, которой я жажду! Испить до дна чашу мира сего, но вновь быть принятым в круг избранных. Как в кинофильме, спастись в последний момент. И знать, что твоей заслуги здесь нет ни на йоту. Счастливый билет, божественное вмешательство…

Но, видимо, не всё так просто.

Как-то само собой забывается великий голод в той стране и рожки свиней, которыми он рад был наполнить чрево своё, но никто ему не давал.

Радость порождает страдание. Прожжённые дни оборачиваются горечью. Но тысяча и один день радости пролетают как одна ночь, а всего один день страданий растягивается порой до размеров дурной бесконечности. Сколько таких дней было у блудного сына, сколько времени он пас свиней до того момента как «пришёл в себя»? Никто не знает! Может быть, месяц, а, может, – тысячу лет…

Сладость греха проходит быстро, мимо и, в основном, стороной, надежды сбываются редко, а положа руку на сердце – никогда. Но начавший пить, пьёт до дна. И уже не ради обещанных радостей и обманувших надежд. Путь порождает упрямство. Сойти с него значит признать поражение, признать, что твоя жизнь в дальней стороне была ошибкой, пустотой, признать, что ты проиграл свою собственную жизнь. Обратиться и повернуть вспять, нужны силы. Возвратиться назад в роли любого наёмника, это как вернуться с войны – удел единиц. Отсюда и радость отца.

Но и это ещё не всё. Придти не значит вернуться. Вернуться не значит остаться. Что будет с блудным сыном на следующий после праздника день? Старший сын, говорится в притче, вернулся с поля. «Ты никогда не дал мне и козлёнка, чтобы повеселиться с друзьями моими»…

С утра блудного сына разбудят рано. И он пойдёт со старшим братом в поле. Возращение только началось. И чем дольше он отсутствовал, тем дольше и тяжелее он будет возвращаться.

23 января 2008 года


***

Я думаю о множественных реальностях. У трёх дочерей тяжело заболевает мать. Одна из дочерей сильно переживает, ходит в церковь, посещает мать в больнице. Её сёстры ведут себя иначе. И тут реальность разветвляется. У первой дочери мать выживает, а в реальности её сестёр – умирает.

Каждый выбор, каждый поступок порождает свою реальность. Она множится, разветвляется, подобно саду (привет, Борхес!) или ветвям огромного дерева, которое и есть мир, а точнее – миры. В реальность каждого человека вовлекаются и его ближние. Но в параллельном мире эти же люди проживают совсем другую реальность.

В случае моих сестёр одна реальность, где мать продолжает жить, а другая – где она умерла.

24 января 2008 года


***

Не успев родиться, человек начинает учиться. С того самого момента, когда перерезают пуповину, ребёнок начинает долгий путь от матери к себе, он учится быть один, готовится к уходу матери. Уходу навсегда. Умная мать участвует в этом сознательно, она учит любимое дитя само-стоятельности. Учит его стоять одному среди бушующих волн житейского моря.

А потом к мужу приходит жена, к жене муж, и становятся второй матерью, вторым отцом. Мы вырастаем и превращаемся в своих родителей. «Ты копия отца!», «Вся в мать пошла!»… Иногда это копии «наоборот»: где было чёрное там белое, у священника сын чекист, у члена ЦК в каракулевой шапке дочка регент церковного хора.

Так было и так будет до скончания века. А там все встретимся.

24 января 2008 года


***

– Не в бабах счастье. И не в их количестве!

24 января 2008 года


***

«Кое-что в ней самой исчезло. Сгорело внутри… …рано или поздно оно всё равно сгорело бы. Как сгорало десятки раз и у тебя, и у меня, и у всех девчонок, что были с нами когда-то…»

Харуки Мураками, «Охота на овец»

…как оно сгорает отчего такое ощущение будто тебя выключили внутри тебя была маленькая лучезарная комната наполненная книгами и цветами портрет девушки на столе под стеклом вырезанный из журнала красное платье на синем фоне голубые глаза у тебя карие вы никогда не будете вместе это счастье щемящее счастье на стенах предусмотрительно обклеенных бумагой all you need is love ты веришь как священному писанию в один прекрасный день в комнате погасили свет стало темно и холодно камни закончились ты ничего не набрал заряд любви иссяк где здесь подзарядка потерял или не положили в комплект ты узнал ты провод по тебе был пущен ток теперь его перестали давать кто-то не оплатил счёт кран перекрыли чубайс блядь провод перерезали перекусили фарфоровыми зубами улыбка в воздухе навсегда… да… да… да… сам виноват она протянула руку к выключателю ты всё видел сам привёл в штанах не облако море тайги тоски и смерти она расстегнула ширинку море разлилось выпей море сожги море крики чаек в пустыне колодец с вином она может сзади она может как ты хочешь она подсмотрела сны казалось касалась поводок бабочка тридцать лет и три года с каждым годом темнее и суше высохло чёрное устье ничего там нет и не было спички потерялись в траве и снеге след на стекле мокрый тугой тупой упругость гибкий стан тихий стон они успели умереть ты всё ждёшь ждать лучше дать выстрел поле огни огоньки деревня ночь утро вечер ночь утро вечер вечеряти приходите дети молоко высохло превратилось в лёд всё кончится кончится всё и начнётся вновь

24 января 2008 года


***

Он ждал осени, как ждут урожая. Он знал, что осенью запишется. Надо прожить лето – эту зелёную вселенную, пройти выгоревшим августовским лугом, со скирдами сена, и там, за полем, за лесом, запишется, – польётся прожитое, перельётся в слова.

август 2007, январь 2008


***

Смотрю я на компе фрагмент концерта Гребенщикова. Запись ужасная, на сцене полумрак, на первом плане чёрные контуры колонок. Подходит дочка и говорит: «А чего это он на крыше стоит, как Карлсон?» Я смотрю, и, правда, – из-за колонок кажется, будто Б. Б. и компания на крыше стоят.

Потом свет включили, и на заднике стало видно изображение какого-то индуистского божества. Дочка говорит: «О, а теперь он в церкви, вон иконка!»

Вот так концерт Бориса Борисыча во МХАТе имени Алексея Максимыча одновременно стал концертом на крыше (привет битлам!) и в церкви. Думаю, Б. Б. понравилась бы такая интерпретация.

26 января 2008 года


***

В церковь не надо ходить. В церковь надо бежать.

20 апреля 2008 года


***

Объявление объявляло: «Приглашаются одители». Объявляло давно, букву «в» стёрло время.

Я набрал указанный номер.

– Здравствуйте, я по объявлению. Водитель со стажем…

– Извините, – прервали меня. – Но нам не нужны водители.

– Но как же… объявление… – залепетал я.

Вот так всегда, любая неожиданность выбивает у меня из-под ног почву, и я возвращаюсь лет на двадцать назад и превращаюсь в двоечника у доски.

– Вы не поняли. Нам не нужны водители. Нам нужны «одители».

Голос был спокойный, чувствовалось, что к подобным объяснениям давно привыкли и успели от них порядком устать. А я что-то совсем перестал что-либо понимать.

– А кто это – «одители»? – спросил я зачем-то, вместо того что бы просто прервать этот нелепый разговор.

На той стороне выдержали короткую паузу и вежливо, но строго и внушительно добавили:

– Если вы не знаете, кто такие «одители», то вы точно к ним не относитесь.

И повесили трубку.

21 апреля 2008 года


***

Если ехать на поезде от ныне «Партизанской» до «Первомайской» (или наоборот), то поезд там выезжает на улицу и можно увидеть башню. Настоящую башню, с часами…

Если вам повезёт и будет конец мая, сирень будет источать нездешние запахи, а солнце держать путь к вечерней земле, то на самой башне и рядом с ней можно увидеть много чего интересного, того, что вам, может быть, и не снилось вовсе.

6 мая 2008 года


***

Я не успел моргнуть глазом, как превратился из слушающего, украдкой поглядывая в окно, скучные, длинною в жизнь нотации, в того, кто эти нотации читает.

9 мая 2008 года


***

Жизненный опыт способствует смирению. Поживёшь немного, покрутишься… и делаешь серьёзные выводы: всех бабок не заработаешь, а со всеми бабами не переспишь…

май 2008 года


***

Дети не любят спать. Они кричат: «Не хочу, не хочу спать!» Плачут, брыкаются…

А вот взрослые, те так очень любят. И чем человек старше, тем всё больше ему хочется «уснуть и видеть сны»…

Когда моя дочка просыпается, её, правда, танком не разбудишь, но всё-таки когда она просыпается, любит рассказывать, что ей снилось. Половину или вообще всё придумывая на ходу. Потом спрашивает меня. Я ей отвечаю. Она на это безапелляционно заявляет: «Нет. Тебе снилась птичка!»

А взрослым мало снов снится. Ни о чём-то большем, ни о чём-то меньшем… Или забывают всё.

24 мая 2008 года


***

Годам к тридцати, иногда немного раньше, иногда позже, ты понимаешь, что не можешь изменить этот мир. Тогда у тебя остаётся два пути. Ты можешь успокоиться-остепениться, посмотреть вокруг и увидеть, что мир не так уж плох, в нём много занимательного и любопытного: искусство, женщины, бабочки, шахматы, футбол, посадка цветов и хронический просмотр телепередач, есть ещё волшебный мир чудесных алкогольных напитков, сигар и трубок, швейцарских сыров с плесенью и без…

Второй путь ведёт на Голгофу.

май 2008 года


***

Столько мест, где мы могли бы остаться, столько домов, улиц и городов, где могли бы жить. Столько людей, которых могли бы знать и любить…

Но наша жизнь – это довольно театральная история с единством пространства, времени и действия. А также действующих лиц. Она проистекает только здесь и сейчас, и вот только так и только с теми. Река течёт по определённому руслу. Кто-то его определил, или она сама, или оно возникло случайно… но против русла не попрёшь!.. Остаётся плыть, нежно и бережно, вглядываясь в горизонт и людей на этом и том берегу.

Любоваться просторами, увлекаясь движением.

25 мая 2008 года


***

Идёт девушка и улыбается. Так искренно, так нежно… В кулачке телефон сжимает. И смотреть на неё одна отрада. Так улыбаться можно только в осьмнадцать лет…

6 июня 2008 года


***

Когда удаётся встретить что-нибудь по-настоящему прекрасное – книгу, фильм, девушку – то тебя всего охватывает невыразимый восторг, кажется, что ты никогда ничего лучше и не знал!..

Если же ничего подобного не возникает, то и незачем тогда читать, смотреть и любить.

6 июня 2008 года


***

Книга, фильм, женщина – вещи одного порядка. Господь создал их, чтобы утешить наши мятежные души в этой юдоли скорби…

6 июня 2008 года


***

Она смотрела за окно, на дождь, который всё лил и лил, будто хотел смыть всё, что от нас там, за окном, осталось. Наши следы и запахи, наши лёгкие тени, что продолжали висеть в воздухе после нас. Ещё утром – какого дня? – я держал её руку, и мы проходили мимо деревьев, в основном сосен, и она свободной рукой успевала гладить стволы. Шли мы медленно. Мы шли влюблённо.

А теперь шёл дождь и смывал нас, стирал ненужную информацию – или, наоборот, слишком кому-то необходимую? – с карты памяти, с жёсткого или гибкого диска, а мы сидели по другую сторону и смотрели в оба, стараясь уловить среди несущихся с неба капель, похожих на закончивший вещание телевизионный канал, тщетно разглядеть сквозь эту рябь и влагу хотя бы каплю того, что от нас осталось.

– Там хорошо, где нас нет, – сказала она, наконец. – Потому что нас – нет…

18 апреля, 13 июня 2008 года


***

Когда по-настоящему сосредоточишься, ощущаешь, будто по тебе пустили ток. Всем своим существом ощущаешь ток крови внутри, её течение и шум… И начинаешь писать. Рука сама знает, что вывести на клавиатуре, узор возникает сам собой, ты записываешь и удивляешься. Восклицаешь от радости. И с каждым вдохом новые строчки входят в тебя и выходят из кончиков пальцев…

В такие минуты человек умирает для мира, ему не нужно ни пить, ни есть, ни спать. Все желания оставляют его – только бы это продолжалось. Только бы продлился этот сладостный миг и разлился до вечности.

Что это за зов в твоей крови? Откуда он, куда несёт тебя эта река, зачем?.. Понятия не имею! Знаю только одно, каждый, кто хоть раз пережил это, жаждет повторенья. Ничто в мире не может с этим сравниться. Слава, богатство, мудрость, любовь – меркнут перед ним.

Оно приходит, когда его не ждут, и уходит, когда вздумается. И тогда для человека наступают тёмные дни. Ничто в мире неспособно его утешить, ничто не радует его больше. Одно на уме, одно на сердце – вернись!.. А всё остальное, весь мир, он начинает тихо и медленно ненавидеть. Мир застит ему глаза и сердце. Человек жаждет пустоты и одиночества, он сохраняет место для возвращения. Выметает сор жизни, как торговцев из храма.

Но именно из этого сора жизни порой и происходит возращение. Сор жизни удобряет и подготавливает почву. Медленное и вялое течение жизни в один долгожданный день и час срывается с места и несётся бурливым потоком по твоей крови, снося всё на своём пути. В этот день человек, подобно змеям, сбрасывает кожу, и остаётся один на один с миром. Один на один со своей кровью.

Предсказать этот день невозможно. Так же, как невозможно его предотвратить или остановить. Этот день – как смерть. Он приходит и всё.

13 июня 2008 года


***

Мой идеал – святой развратник. Но не очень понятно, как такое может оказаться в одном флаконе.

13 июня 2008 года


***

Есть такие режиссёры, и я их за это очень люблю, которые возвращают кинематографу вкус детства.

Спагетти-вестерны Серджио Леоне дарят нам возможность уже в почтенном возрасте пережить ещё раз тот восторг и упоение, с каким мы по десять раз где-нибудь в «Орбите» или «Мечте» смотрели какой-нибудь фильм с Гойко Митичем. И каждый раз – как в первый, заворожено и с замиранием сердца.

А, скажем, фильмы Дэвида Линча – это же те самые детские страшилки про зелёные занавески, чёрные перчатки или красное платье. Ещё раз, но на новом витке, пережить ту необъяснимую жуть – настоящее счастье.

Сюда же можно отнести и Квентина Тарантино. Поскольку, в некотором смысле, его картины ничто иное, как объяснение в любви определённым фильмам, засмотренным до дыр в определённом возрасте.

13 июня 2008 года


***

Этим утром их не стало. Но это – только начало истории…

13 июня 2008 года


***

Сходили мы тут в цирк. И такое вот ощущение, что цирк остался, а клоуны уехали.

17 июня 2008 года


Ущерб

Я нашёл в своём сердце бездну. Я многое ожидал там найти, ко многому был готов, но только не к ней. В общем, это даже была не то что бы бездна, а так, тёмное пятно, щербинка. Но ущерб был замечен. И стал потихоньку меня проглатывать. Просто я не знал, что с этим делать и как с этим жить. И до сих пор не знаю.

Так хотелось быть хорошим. Но не получилось. Извините.

17 июня 2008 года


Пустырь

Сначала (или во время оно) на том месте был пустырь с высокой травой. Ну, с очень высокой. Сейчас я такой травы нигде не встречаю. Не знаю, куда такая трава подевалась, просто ума не приложу… В этой траве мы играли в партизан, в тайгу, в детей капитана Гранта… Во что мы только там не играли!..

Потом на пустыре начали стройку, и стало ещё интересней. Мы находили там такие железяки для сварки, не знаю, как они называются, а тогда не знал тем более и даже не задавался таким вопросом. Мы затачивали их об асфальт, и получались небольшие копья. Одно такое копьё влетело в довольно мясистую ляжку Ромика с седьмого этажа. Покачалось и рухнуло на землю. Даже крови не было. Кровь была, когда мне в лицо отлетел осколок патрона, но это уже, как говорится, совсем другая история. Ещё мы находили там удивительные цветные камни – ком застывшего цветного стекла, с пузыриками внутри. До сих пор не знаю, что это были за камни и где теперь можно достать такие же. Может, они вывелись за ненадобностью…

Прошло ещё немного времени, и на месте стройки гордо раскинулся огромный бело-синий дом. Настоящий гигант среди пяти-, девяти- и даже четырнадцати- этажек. Такие дома были тогда ещё в новинку. Но он выделялся не только высотой. Он имел странную витиеватую форму. Через дорогу была набережная, и новый дом нависал над Москвой-рекой, напоминая (при определённой доли воображения) парус, расправленный ветром. По совокупности причин, какой-то языкотворец назвал дом «парусом»… Имя языкотворца, конечно же, не сохранилось для истории, да и, может быть, это было коллективное творчество, но название за домом закрепилось, и его иначе, как «парусом», никто из местных не называл и, думаю, не называет до сих пор. Хотя меня там давно уж нет, и знать этого в точности я не могу.

В новый дом въехало очень много новых жителей. Почти весь мой класс был из «паруса». И одна девушка туда тоже въехала, и на какое-то время «парус» стал для меня центром всех городов. «Центр всех городов» – это из песни Цоя, которого я слушал тогда взахлёб, альбом за альбомом, по нескончаемому кругу. А однажды я увидел её подругу, даже не подругу, а так, знакомую, и центр немного сместился…

Сейчас сложно сказать, сколько ещё раз он с тех пор смещался, сколько парусов, кораблей и мест сменили друг друга. И сколько ещё сменит, тоже неизвестно. Но тот первый парус, выросший из пустыря, его долгой травы (это уже из Гребенщикова, который сменил Цоя на каком-то очередном витке смены курсов) и необъяснимых сокровищ – так и останется первым. Навсегда.

17 июня 2008 года


***

Потом они стояли на улице, у подъезда, под дождём, и ждали машину. Светало прямо на глазах, и за считанные минуты рассвело окончательно. Он смотрел на дождь, на потухшие окна. Свет горел только в одном-единственном окне. Окно было на последнем, девятом этаже.

Ему казалось, что это конец какого-то фильма.

22 июня 2008 года


***

И загрустил я снова. Ну что поделать, загрустил. И ничем похрустеть. Купюры есть, пара книг и фильмов, наши выиграли… Есть ещё девочки – позвони им, и они приедут смахнуть грусть-печаль. Приедут, а не смахнут.

Хочется жить… Не знаю как… Вот как-то так… Всё мерещится перед широко закрытыми глазами какая-то неясная, но прекрасная жизнь… Какие-то люди, голоса, комнаты… уютный приглушенный свет… слова… такие правильные и хорошие слова… мерещатся…

Отстань уже, не морочь голову, не будет у меня другой жизни, других людей, голосов, других комнат, слов… тоже не будет… Что есть, то и есть. Уж какое есть… Зато моё. Моя жизнь. Ну и грусть тоже моя…

23 июня 2008 года


***

Приходит ко мне дочка в беседку, обнимает и говорит: «Уф-ф, папа, я тебя нашла!» Я её тоже обнимаю и в ответ говорю: «И я тебя нашёл!» А она на это: «Как же ты меня нашёл, если ты не шёл?! Чтобы найти, нужно идти!»

13 июля 2008 года


***

Спадающий локон, прядь… обжигающий взгляд… вензель и кружева… простое летнее платье, чем проще, тем лучше… улыбка… бог знает что… Манит. Нет сил, отвести взгляд. А уж тем более мысль… Ощущение невозможного. Предчувствие чуда. Трепет…

А на деле – ничего. Из того, что ждал. Обман какой-то выходит. Надежды, мечты… не сбываются. Формально договор исполнен. Придраться не к чему. Но то, что между строк, как всегда, ускользнуло, упорхнуло, улетучилось… Что ж мне делать, окаянному?.. Где искать междустрочье, где напиться его, чтобы больше не жаждать во век?..

13 июля 2008 года


***

Хорошего фильма вполне достаточно, чтобы вернуть меня к жизни. Сойдёт также улыбка, взгляд… Про поцелуй я вообще молчу. Воскресить могут самые незначительные мелочи. Наверное, только они и могут. Ничего глобального. Хороший фильм, вечер, книга, девушка, которой ты объяснил в три часа ночи, как пройти в библиотеку… Живая вода в мелочах. Но она не придёт, пока не выпьешь до дна мёртвую. Вот и пью. Умирая от жажды…

16 июля 2008 года


***

Сердце помнит и знает, как из травы вырос дом, одна девочка, юность, а потом поросли травой, но иного порядка.

И как из мамы вырос клён. А из брата – рябина.

Я всё помню кожей, кончиками пальцев, волокнами сердца… Взаимное произрастание. И если зерно не умрёт, не даст плода… Только бы знать, что всё это не зря. Не зря…

28 июля 2008 года

Оставить сообщение