Евгений Сулес


--//--


   Лиловые идеи яростно спят *

Невеста невежды читала «Веды» на санскрите. Невежда гонял гусей Гусейна. Гусейн по ночам играл на волшебной флейте, отгоняя бессонницу. Бесы залезали в сны к Армену Сергеичу и не только к нему. Армен Сергеич писал об этом песни и пил текилу русской душой.

Александр Сергеич любил Наталью Николавну, а она, по мнению многих, была сукой. Во всяком случае, на его фоне. А фон у него был красно-фиолетовый, потому что он любил многих женщин и писал гениальную литературу, по верхам которой проскакала на сивом мерине вся русская интеллигенция. А во глубину российских руд проник один лишь Илья Самович и часто думал: как так – вся интеллигенция на сивом мерине по кудряшкам русского африканца, и один я – в самой заднице сердца русской культуры?!

Правда, Илья Ильич тоже думал, что проник в самую суть солнца русской поэзии, которое закатилось. И таких было много.

По московским дворикам бродил розовый скандинавский тролль и, превращаясь в синий троллейбус, проезжал скользкие вылизанные дождём улицы, кружил по ним и закручивался. Это чувствовал Булат, на ходу запрыгивал в него и пел об этом протяжно и вдумчиво.

А Злато молчало и всё покупало, и никто не выливал из него золотую пулю, чтобы застрелить всех питерских, казанских, солнцевских, чеченских, берлинских, нью-йоркских, аблибархадарских, всех-всех упырей и вампиров. Тонкие осины в осенних подмосковных лесах клонились под вольным ветром, и никто не точил из них колья.

Есенин допивал вино в гостинице «Англетер». Чёрный человек смотрел на него из зеркала, и люди в чёрном уже поднимались по лестнице.

Жёлуди и каштаны шептали в осенней листве нежные скабрёзности. По аллее мчалась пустая карета и, как черти, закручивала воронкой листву. Маленький Ганс с Таганской залез в табакерку и переспал с чёртиком, старым педерастом, развратником и поэтом.

Воры и петухи неприкасаемые пытались дотянуться до серебряных струн Владимира Семёныча и порвать их в кровь. В.С. отбивался, надрывая горло из всех сухожилий, и готов был на всё, лишь бы сохранить хоть одну струну. Но все стрелы Монтесумы были уже сломаны. Оставалась только маленькая лодка, спрятанная в дупле старого дуба, и тихая лесная река, уходящая в устье ангелов.

Серебряные нити связывали Сати и Севара, и даже злые духи не могли их разорвать, потому что их сплёл небесный паук. Князь Серебряный ехал по небу на своём белом коне. Дождь из яблок пролился на землю и стих. Отец Яблок валялся в траве, смотрел на небо и думал о женщинах.

По ночам из дупла старого дуба вылетал чёрный ворон, кружил над лесом и кричал: Nevermore! Эдгар По плыл на гондоле по реке По, слушал ворона и пел тоненьким голоском старинные средневековые серенады о колодце и маятнике.

Борис Борисыч маялся. Он ходил из Питера в Тибет загадочной горной тропой, сидел в позе лотоса посереди Кремля, пел утробным голосом буддийские мантры и видел сны о чём-то большем.

Борис Борисыч каялся, сидя в древнерусской тоске, и ждал, когда принесут саке. В саду камней вновь распускались розы, друзья за столом превратились в мумии, перед милым Б.Б. порхали, как мотыльки, гарсоны с разноцветными номерами, а он всё ждал. И тогда принесли вино, терпко-сладкое, тёмное и густое, вино вины многих, вино из снов и одуванчиков, вино с запахом детства, когда снега было много и было чем платить при входе в рай, вино со вкусом спелых больших вишен, из садов дяди Вани Богослова.

А мы с тобою погулять как будто вышли. Идём по раю, птицы поют, соловьи да жаворонки, облачка злачённые и Александр Сергеич на них с петушком курочкой кудахчет. Подходим к терему высокому, туды нет хода никому (знак ихний, значит, висит), внизу крутится-вертится шарик голубой, кто-то кричит-надрывается: остановите землю, я сойду! Где-то в Дублине на могиле Джеймса, как у потока Кедрон, раскричались чайки и разбудили Иосифа, беспокойно спящего в Венеции… Мы покумекали и полезли, насвистывая полюбившийся мотивчик из раннехристианской литургии, средь вечного райского вечера на терем тот высокий. А тут нам и помогать стали, и оказались мы в том тереме. А там – гарем Великого Пророка Хакима из Мерва, чьё лицо никто никогда не видел. Горе местным девкам жить в этом гареме, сущее горе! Их – сто, а Хаким — хоть и пророк — один! Ну, мы чем смогли помогли, а когда уходить собрались, забрали с собой самую юную и самую красивую из жён Хакимовых, по имени Сати, Саша по-нашему. Это случилось как раз тогда, когда Семёныч набрал для тебя мороженых яблок и бежал по райской тундре, где мчится скорый Караганда-Караганда. Так что Б.Б. был прав – хороший вор даже в раю найдёт что украсть.

А Сатья Самуни вышел с утра из своей хижины в северном Тибете и понял, что очутился в аду. Кругом бегали маленькие красные китайцы, как мальчики в глазах старого гея Моисея Абрамовича, с жёлтыми звёздами на лбу и взрывали Храмы Будды Спасителя. Сатья Самуни шёл мрачными коридорами среди зловоний и мокрот ада, как польские повстанцы по канализациям Варшавы в фильме Анджея Вайды «Канал», мимо тускло горящих костров, тлеющих глаз, шёпотов и криков.

И пришёл Сатья Самуни при помощи крылатого Вергилия, всё время влево уклоняя ход, в самый центр адова лабиринта, в вечный холод вечных льдов, к самому сатане. Ошуюю сатаны сидел замёрзший Искариот, и его губы были сложены, как шнурки, бантиком для вечного поцелуя. Одесную булькала и щетинилась зелёная ядовитая жидкость.

- Что это такое? – спросил любознательный Сатья Самуни.

- Это то, что сподобился лицезреть провидец Владимир. Зелёная жижа ленинских мозгов.

- Съешь меня! – пробулькала жижа. – И я приму тебя в общество чистых тарелок!

И грустно запела «Дубинушку».

- Сатана Сутанович, – обратился Сатья Самуни к владыке тьмы, – что ж ты такое творишь, мудрый и древний народ красной чумой позаражал, а на святую гору наслал жёлтую саранчу.

- Эх, Сатья Самуни, – рек сатана, – сам я смертельно устал от этих китайцев. Да и ото всех остальных тоже. Подлецы все и лизоблюды. Раньше с кем работать приходилось! Вот Искариот, например, – сатана, надев очки, достал из-под трона папку с номером 13, полистал и начал читать, – «…сильнейшая любовь к Иисусу, перерастающая на почве повышенной религиозности и самооценки, смоченной, как уксусом, комплексом неполноценности, в сильнейшую ненависть»… Большое мятущееся сердце, — он снял очки и потряс папкой в воздухе, — не вынесло ужасов и несправедливости века сего! Ты думаешь, он Иисуса убить хотел? Нет. Он Бога убивал, мир его убивал, не принимая его, и – себя! Великая трагедия великой личности! Филигранная работа. А сейчас? Эти сраные мао… Неучи и недоноски. Сплошная патология. Жажда власти да крови, и больше ничего. Никаких мучений, никакой философии, никакой эстетики. Банально, пошло и буднично стали грешить. Пороки измельчали, а главное, люди измельчали. Знаешь, что будет, когда зло окончательно примут и перестанут, греша, раскаиваться, когда иссякнут раскольниковы и человека убить станет обыкновеннейшим делом? Тогда злом станет добро, вот и всё. И что мне тогда прикажешь делать?.. И вообще я устал и хочу домой.

Сатана достал из-за трона, увитого чёрным плющом, псалтирь и, побежав умелыми пальцами по струнам, запел красивым, но постаревшим баритоном:

- Отцы пустынники и жёны непорочны…

Сатье Самуни стало жалко сатану.

- Ты, правда, хочешь на покой? Хочешь вернуться домой?

Сатана Сутанович кивнул, продолжая петь.

- Дух праздности, уныния ни даждь ми…

И тогда Сатья Самуни сказал:

- Сатана Сутанович, тебя не существует. Ни тебя, ни твоего царства. Ты порождение нашего помрачённого сознания. Ты есть, пока мы в тебя верим, верим в твою силу и могущество. Но я в тебя не верю. Ни в тебя, ни в смерть, ни в силы и вечность ада, ни в масс-медиа, ни в красных китайцев у подножия Тибета. И Храм Будды Спасителя как стоял, так и продолжает стоять в моём сердце.

Отражение ада всколыхнулось, задрожало всем телом, затрепетало, как сердце, исказилось, как горящая фотография, исчезло, как тяжёлый и долгий сон, и опустилось на дно зеркальной глади бескрайних и многих вод, как Град-Китеж.

- Спасибо, – пронёсся слабый и далёкий голос.


* вариация известной фразы Н. Хомского («Бесцветные зелёные идеи яростно спят») взята из учебника по быстрому чтению, где приведена в качестве примера выражения, в котором отсутствует смысл и которое по этой причине не запоминается нашим сознанием.

Спасибо, Валентина!
Не для всех, согласен. Но ведь нет ничего – для всех. Но радиус действия, конечно, разный. Здесь небольшой. Я бы сказал почти точечный:) Спасибо ещё раз!

Сулес!    18. Ноябрь 2012    #

Евгений, остроумно, интеллектуально, но , разумеется, не для всех. Даже на ФБ. Мне опнравилось, я вижу и второй план, sapienti sat.Всё будет хорошо!

Степанова Валентина    18. Ноябрь 2012    #
Оставить сообщение