Кино

Я долго ворочался из стороны в сторону, то проваливаясь в короткий неспокойный сон, то снова всплывая в душной яви. Просыпаясь, я никак не мог вспомнить, что именно мне снилось. Оставалось только ощущение незащищённости и частое биение сердца. Так между сном и явью прошло несколько часов.

Наконец, я выругался и встал. Включённый свет больно ударил в глаза. Я зажмурился и сидел так с минуту. Потом, привыкнув к свету, медленно приоткрыл глаза. Я сел в кресло напротив зеркала, положил руки на тумбочку рядом с ним и, облокотившись на них, долго вглядывался в своё лицо.

Сделав чай, я поставил первую попавшуюся кассету и стал смотреть.

Кино было про немолодого писателя, к которому начала приходить красивая юная девушка. Он не знал, кто она, откуда, зачем приходит к нему, не знал даже её имени. Она ничего ему не объясняла и не любила отвечать на его вопросы. Приходила, когда хотела, без всякой последовательности (сначала на чуть-чуть, потом её визиты всё удлинялись) и так же неожиданно исчезала. Он не был избалован любовью женщин, был робок и застенчив. Девушка смеялась над ним.

Через некоторое время он осмелел и стал просить её остаться на ночь. Но она не соглашалась и никогда не задерживалась у него до рассвета. Под впечатлением их встреч он стал писать пьесу. Он рассказал ей об этом, и с тех пор она каждый раз с серьёзным видом спрашивала его, как продвигается работа и скоро ли её окончание. В середине пьесы у него появилось навязчивое ощущение, что девушке грозит какая-то беда. Он рассказал ей об этом, но она только улыбнулась и ничего не ответила.

Пьеса быстро подходила к концу, но у писателя никак не рождался финал, и ему, казалось, что, когда он появится, беда обрушится на голову девушки.

Когда она снова спросила про пьесу, писатель сказал, что пьеса почти готова, но у неё нет финала.

– Пока нет финала, – грустно произнесла в ответ девушка, – есть бесконечное множество финалов.

Она взяла с полки книгу, раскрыла её и стала читать вслух:

– Но всё это богатство выбора в итоге сводится к единству, напоминая диковинный театр масок с одним-единственным актёром. Он в одиночестве готовится к спектаклю в полумраке зеркальной комнаты, примеряя разные маски. Масок много, но за всеми скрывается он один. Он видит своё настоящее лицо только на несколько мгновений, когда сменяет одну маску другой. Потом он выходит на ярко освещённую сцену и сам проигрывает весь спектакль от начала до конца, все роли.

Она отложила книгу и, обвив руками его шею, смотря в ту же сторону, что и он, договорила:

– Что же касается твоей пьесы, то у неё только два финала – останется она с ним или нет. Если останется – пьеса закончится.

– Значит, у неё только один финал, – улыбнулся писатель. И добавил, помолчав: – Если бы всё было так просто…

Был вечер; писатель сидел в кресле напротив зеркала и курил сигарету за сигаретой. Девушка не приходила уже четыре дня. Он смотрел то на себя в зеркало, то за окно на опускающиеся майские сумерки. С той стороны окна, во дворе, играли дети. Их гомон долетал до него через открытую форточку, как шум далёкого прибоя, как набегающая, всё накрывающая, волна, как воспоминание, поднимающееся со дна памяти. Писатель вздрогнул.

Вместе с вечером на него опустился финал, и всё стало так ясно, что он улыбнулся. Беда грозила не девушке, беда грозила ему. Финал пьесы – это финал его жизни, потому что эта прекрасная, поразившая его в самое сердце, девушка – смерть.

Когда совсем стемнело, девушка пришла и спросила про пьесу. Он, не включая света, прочитал ей пьесу от начала до конца.

– Я могу уйти, могу остаться, выбирай, – сказала девушка.

– Я хочу, чтобы ты осталась, – ответил писатель.

…Они лежали недвижимо на кровати. В окно медленно и неясно сочился солнечный свет. В зеркале отражалось пустое кресло. За окном было тихо. Над зеркалом висели часы с остановившемся временем. Время остановилось на половине шестого.

Я посмотрел на часы в моей комнате, висящие над зеркалом. Половина шестого… В дверь робко постучали.

К О Н Е Ц

5, 6 июня 2001 года